Олейниченко А. В.

Русь и Руотси

До сих пор в науке бродит представление о том, что якобы термин «Русь» происходит от финского слова Ruotsi. Эту версию в свое время активно поддерживал В. Томсен [1]. Затем, слепо веривший Томсену А.А. Шахматов[2]. Сейчас она снова озвучена беззаветным рыцарем норманнизма Е. А. Пчеловым.[3].

Суть этой концепции держится на следующей аналогии. Финское ruotsi должно передаваться русским «русь» точно также как финское suomi передавалось в летописи словом «сумь». Кроме того, в летописи этнонимы оканчивающиеся на мягкий знак в основном относятся к финно-угорским племенам севера Руси. Казалось бы очень стройная филологическая концепция. Теперь всмотримся в детали.

Прежде всего, зададимся вопросом, откуда вообще взялось слово ruotsi. Оказывается оно взято из современного финского языка. Никаких текстов, подтверждающих то, что финны пользовались термином ruotsi в IX веке, нет. Во-вторых, мы видим, что хотя существует определенное соответствие в передаче русских и финских слов «uo» передается «у», а «i» передается через «ь», мы также видим, что выпала почему-то буква t.На это норманнисты отвечают, что она выпадает точно также, как выпадает она в слове «весь» -vepsi. Но во-первых, p не t. Во-вторых, слово vepsi также, как и слово ruotsi не зафиксировано для IX века и нет никаких гарантий, что самоназвание вепсов не менялось за столько веков. Вполне возможно, что русское слово отражает довольно точно самоназвание вепсов на тот момент. Подтверждение этому можно найти в других иностранных источниках, которые были независимы от русского летописания. У Адама Бременского, современника Нестора, который разговаривал на немецком и писал на латыни, есть следующее описание народов, обитающих по берегу Балтийского моря.

«14. Если же вернуться к устью Балтийского моря со стороны севера, то первыми встречаются норманны, потом выдается датская область Сконе, а за ней вплоть до Бирки на широких просторах обитают готы. Затем обширными пространствами земель правят шведы, до самого «Края женжин». За ним, как говорят, обитают виссы, мирры, ламы, скуты и турки, до самой Руси».

At vero a parte aquilonari revertentibus ad ostium Baltici freti primi occurrunt Nortmanni, deinde Sconia prominet, regio Danorum, et supra eam tenso limite Gothi habitant usque ad Bircam. Postea longis terrarum spatiis regnant Sueones usque ad terram feminarum. Supra illas Wizzi, Mirri, Lamiy, Scuti et Turci habitare feruntur usque ad Ruzziam, in qua denuo finem habet ille sinus.(Адам Бременский, Деяния архиепископов гамбургской церкви, IV.14)

Виссы обычно все комментаторы интерпретируют как весь. Как видим из этого отрывка Адама Бременского Весь названа Wizzi (им.п. множественного числа), без всякого «p».

Кроме того, что нет никаких строгих филологических доказательств образования слова «русь» от ruotsi и нет даже доказательств того, что это слово существовало в IX веке, существуют также и другие препятствия для признания этой гипотезы.

Прежде всего, из русских летописей хорошо известно, что восточные славяне прекрасно знали шведов под их собственным самоназванием «свеи». Под этим самоназванием шведов знали в Европе со времен Тацита. Никакой необходимости заимствовать термин от финнов не было. Афетово бо и то колѣно Варѧзи Свеи Оурмане [Готе]  Русь  Агнѧне  Галичане  Волъхва  Римлѧне  Нѣмци  Корлѧзи Веньдици Фрѧгове и прочии доже  присѣдѧть ѿ запада  къ полуночью  и  съсѣдѧтьсѧ съ племѧнемъ Хамовъıм .(ПСРЛ. т.1)[4]

Более того, летописцы прекрасно различали скандинавские народы. Как видим, упоминаются не только свеи, но и норманны. Если предположить, что самоназвание «свеи» русские узнали позднее, и что первоначально якобы славяне называли шведов руотси, то непонятно, почему впоследствии перестали использовать этот термин. Летописцы нигде шведов русью не называют. Если с приходом Рюрика термин, относящийся к шведам, был усвоен самими славянами в качестве самоназвания, то почему финны, которым он был более родным, так славян не стали называть, а использовали для названия славян другое слово.

Кроме того, оказывается, что само слово Ruotsi  не имеет ясной финнской этимологии и его пытаются вывести из шведского roþ в смысле «грести». Другими словами, получается, что само слово Ruotsi является заимствованием из шведского языка. В таком случае в качестве имени нарицательного, оказывается, использовалось иностранное слово. Если финны хотели как-то назвать приплывавших шведов и придумать им прозвище, то должны были использовать свой язык, а не искать заимствование в шведском.

Еще одним существенным препятствием для гипотезы о Ruotsi, является трудность с восстановлением исходной шведской праформы для финского Ruotsi. На эту трудность указал Назаренко А.В.[5] (выпускник романно-германского отделения филологического факультета МГУ, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук). В своей работе «Древняя Русь на международных путях (2001)» он указывает на повальное заблуждение многих историков относительно якобы абсолютно доказанного происхождения названия «русь» от шведских «гребцов»:

«…в умах большинства историков и научной публики парадоксальным образом по-прежнему господствует убеждение, что вопрос, по сути дела, давно исчерпан и др.-русск. русь, также как фин. ruotsi «шведы» (и аналогичные формы в языках других финских народов со значением либо «шведы, либо «русские»), восходит к некоему древнескандинавскому прототипу, в качестве которого, за редкими исключениями,…, обычно постулируется либо гипокористики от сложных слов с первой основой др.-сканд. *roþ-«грести», вроде *roþs-karlar, *roþs-menn «участники походов на гребных судах»(идея, восходящая еще к В. Томсену…), либо др.-сканд. *roþ (u)z «гребля», с предполагаемым развитием значения «поход на гребных судах», «гребная дружина».

Основная лингвистическая трудность состоит в том, что не удается восстановить исходную древнескандинавскую словоформу, композит с первой основой на *roþs-, которая бы была праформой для финского Ruotsi. Как пишет Назаренко: «ни один из предложенных до сих пор композитов не дает лингвистически удовлетворительной праформы».

Уже этот перечень аргументов показывает, насколько неубедительной является гипотеза о происхождении названия Русь от финского Ruotsi.

Остается рассмотреть еще один довод из обоймы норманнизма. Суть этого довода заключается в следующем. В летописях встречается 15 восточнославянских племенных названий: Дулебы, Хорваты, Тиверцы, Полочане, Бужане, Велыняне, Деревляне(Древляне),Поляне Северяне, Уличи, Дреговичи, Вятичи, Радимичи, Кривичи, Словены. Также встречаются этнонимы образуемые по формам на -ь (чудь корсь весь либь пермь ямь сумь черемись) и на –а (мурома, мордва, печера, нерома, литва, зимегола). Бросается в глаза, что этнонимы на-ь и на –а относятся в основном к неславянским племенам. Эта группа этнонимов имеет грамматическую форму единственного числа, в отличии от восточнославянских, которые имеют форму множественного числа. Кроме того, большинство восточнославянских этнонимов, за исключением двух, являются суффиксальными этнонимами, которые образуются с помощью типичных славянских суффиксов –ан-, -ич-, -ьц-. «Русь» же является бессуффиксальным этнонимом в форме единственного числа с характерным окончанием для подобранных подобным образом неславянских этнонимов. Отсюда делается вывод о том, что русь не может быть славянским этнонимом, и что первоначально этот термин якобы обозначал какой-то неславянский народ. Такие выводы получаются за счет произвольной группировки этнонимов по группам без привлечения анализа грамматических форм этнонимов встречающихся в летописях.  Вот как об этом пишет Пчелов: «Среди названий неславянских народов выделяется модель, в которой название оканчивается на -а. Таковы «меря», «мурома», «мордва», «печера» И др. Это названия или финно-угорских (восточнофинских), или балтских народов. Другой тип - названия, оканчивающиеся на ь (отражающий финское конечное -i), такие как «чудь», «весь», «емь», «пермь», «сумь», «водь», «лопь». Это названия западнофинских или балтских племен. Ясно, что название «русь» по своей форме относится именно к этому типу, что заставляет видеть в нем заимствование из финских или, во всяком случае, неславянских языков»[6].

Здесь Пчелов сознательно привел перечень только фино-угорских племен. Опровержение тезиса о заимствовании уже содержится в самих рассуждениях Пчелова. Финские и балтийские языки не тождественные. Если бы модель этнонимов с окончанием –ь встречалась только в отношении финских племен, то можно было бы еще строить какие-то предположения, да и то это не является доказательством с филологической точки зрения. Но кроме веси, чуди, еми в летописях есть еще корсь, ливь, жмудь. Кроме того, в летописи есть варианты и названий славянских племен с окончанием на –ь. «се ти же Словѣни Хровате Бѣлии  и Серебь и Хорутане»(ПСРЛ т.1). Как видим, сербы, которые в древности назывались серби или сереби имели и этноним в единственном числе серебь.  Поэтому заявления Пчелова являются просто ученой демагогией. Лидия Грот метко назвала это «филологической схоластикой».  Чтобы продемонстрировать к чему ведет такая филология, я приведу доказательство по тому же принципу, что варяги являются южнобалтийскими славянами. Варяги оканчиваются на –ги. Встречаются также этнонимы руги, ререги, колбяги, polabingi, smeldingi, которые являются все южнобалтийскими западными славянами.  Среди восточнославянских племен не встречаются племена с окончанием на –ги. Значит слово «варяги» является заимствованием из западнославянских языков, а варяги являются южнобалтийскими славянами. Я думаю из этого примера, уже понятно, что так можно доказывать все что угодно. Варяги, конечно же, являются южнобалтийскими славянами, но это не на основании такой филологии доказывается, так как мы знаем, что по такой же форме образуется и слово печенеги, причем с вариацией согласной в конце (печенези), точно также как варяги-варязи. Также образуется этноним ятвяги. Никаких строгих закономерностей заимствования этнонимов из других языков с определенными окончаниями в русских летописях не наблюдается.  

Чтобы разобраться в этом, а также выяснить, что же представляет собой термин «русь», нужно проанализировать более детально этнонимы в текстах русских летописей (то, чем многие историки постоянно пренебрегают).   

Cуффиксальные восточнославянские этнонимы на –ан-е

В летописи встречаются шесть восточнославянских этнонимов на –ане.

Полѧне – «сѣдоша по Днѣпру и нарекошасѧ Полѧне»

Древлѧне – «друзии Древлѧне  зане сѣдоша в лѣсѣх»

Полочане  - «[инии сѣдоша на Двинѣ и нарекошас̑ Полочане]  рѣчьки  ради ӕже втечеть  въ Двину  имѧнемъ Полота»

Бужане – «Бужане зане  сѣдоша  по Бугу»

Велъıнѧне – «…послѣже же Велъıнѧне»

Сѣверѧне – «Иде [Олегъ]  на Сѣверѧне  и побѣди Сѣверѧнъı» (ПСРЛ т.1).

Кроме восточнославянских этнонимов в летописи встречаются также названия западных славянских племен с суффиксом –ан.: Мазовшане, Поморяне. Все они имеют форму множественного числа. К этой же группе этнонимов примыкает и название новгородских словен, который используется и как собирательный термин для всех славян.

Словѣни - «Словѣни  же сѣдоша ѡколо єзера Илмерѧ» (ПСРЛ т.1). 

Хабургаев[7] предлагает отделять этот этноним от остальных на –ане, на том основании, что он не характерен для восточных славян. Но фактически, он выполняет ту же функцию, что и суффикс –ан. Кроме того, латинские источники передают в качестве собирательного термина для всех славян этноним как с суффиксом –ѣн, так и –an (Sclav-in-i, Sclav-an-i). В любом случае, этот этноним вполне славянский и отличие, возможно, состоит только в особом влиянии западнославянских языков.

Суффиксальные восточнославянские этнонимы на –ич-и.

Радимичи – «сѣдоста Радимъ на Съжю [и]  прозв[а]шасѧ Радимичи»

Вѧтичи – «…а Вѧтъко сѣде съ родомъ своимъ по Ѡцѣ . ѿ негоже  прозвашасѧ  Вѧтичи»

Дреговичи – «а друзии сѣдоша межю Припетью и Двиною и нарекошасѧ Дреговичи»

Уличи, Оулучи – «а Оулучи Тиверьци  сѣдѧху бо по Днѣстру  присѣдѧху къ Дунаєви»

Кривичи – «Кривичи же  сѣдѧть на верхъ Волги». (ПСРЛ т.1).

В летописи также встречаем и некоторые западнославянские этнонимы на –ичи, как например, лутичи. Часть из этих этнонимов образуется от определенных патронимов. Эта этимология была ясна еще Нестору. Он выводил радимичей от Радима, вятичей – от Вятко. Также точно лютичи должны восходить к патрониму Лютъ. Название дреговичей обычно возводят к имени Дрегва. Но далеко не всегда этимология этнонимов на –ичи понятна. Так проблематична этимология для уличей и кривичей.

Особняком от этих групп стоит этноним тиверци (тивер-ьц-и). Иногда, вместо волыняне использовали термин волын-ьц-и. Кроме того, упоминается в летописи загодочные нарци («Нарци єже суть Словѣне»(ПСРЛ .т1)), под которыми обычно понимают славян из бывшей римской провинции Норик.

Форма на –ьц-и также типично славянская и этнонимы, образуемые по этой форме во множестве встречаются у западных славян. Способ образования собирательных существительных на –ьци оказался также очень продуктивным в образовании терминов, обозначающих  населения городов и поселений (новгород-ьц-и, ростов-ьц-и, белозер-ьц-и, чернигов-ьц-и и т.д.).

Образование суффиксальных этнонимов (на –ан-е, на –ич-и, на –ьц-и) в формах множественного числа было характерно для всех славян, не только восточных.

В западных латинских источниках встречается масса примеров славянских этнонимов на -ане. У Адама Бременского[8] мы встречаем стадоряне (stoderani), черезпизяне(circipani), доксаны(doxani), поляне(polani), поморяне(pomerani). В грамоте Генриха II от 1004 года упоминаются древаны (Drevani). Это большое объединение племен, проживавших на левом берегу Эльбы от Гамбурга до Магдебурга. Нидерле[9] дает массу примеров чешских племен с названиями на –ане: лучане (Lusane) на среднем течении р. Огры, дечане (Dazana) — на Эльбе у Дечина, пшоване (Pssouane) — от Мельника между Эльбой и Изером,  слезане (Zlasanе), требовяне (Trebouane), бобране (Poborane) за горами в Силезии и по соседству с сербскими мильчанами.

Также точно западные источники передают и названия славянских племен на –ичи и –ьци(-ици). У Адама Бременского лютичи передаются как Leutici. У Гельмольда[10] – Lutici. Среди южнобалтийских славян были такие племена: лисичи у Эльбы, семчичи у реки Струмени (Струмы), мезиречи (Mezirech), ветничи или бетенчи. К чехам относят племя литомерицы (Liutomerici) — у устья Огры. Второе название лютичей – вильцы(wilzi).

Кроме того, эти же формы использовались и для образования неславянских этнонимов, как это мы видим на примерах из летописей: Агнѧне, Оурмане, Нѣмци, Половьци, Греци.

Кроме суффиксальных восточнославянских этнонимов, есть группа бессуффиксальных этнонимов относящихся к восточным славянам: дулебы, хорваты. Бессуффиксальных этнонимов западных славян в летописях больше: Морава,Чеси, Лѧхове, Серби. Они тоже использовались в формах множественного числа.

Дулѣби - «Дулѣби  живѧху по Бу҃  гдѣ  нъıне Велъıнѧне»

Хорвати -  «[6415 (907)] Иде Ѡлегъ на Грекы . Игорѧ  ѡстави в

Києвѣ. поӕ [же]  множество Варѧг̑ . и Словенъ . и Чюд . и Словене . и

Кривичи . и Мерю . и Деревлѧнъı. и Радимичи . и Полѧны . и Сѣверо. и

Вѧтич̑ . и Хорваты . и Доулѣбы . и Тиверци…»(ПСРЛ т.1).

Как известно дулебы встречаются в ПВЛ в связи с приходом авар в Центральную Европу в начале VII века. Этноним «хорвати» также достаточно ранний и его возникновение относится еще к периоду до переселения части хорватов на Балканы в VI-VII веке.Это указывает на то, что эти этнонимы должны были давно сформироваться. Кроме того, к моменту написания летописи этноним Дулѣби стал анахронизмом, так как летописец указывает, что там уже живут волыняне.

В западных хрониках также встречается этот этноним, причем как относящийся к западным славянам: дудлебы — на юге Чехии (у Масуди — Dûlába) Определенное сходство этноним «дулебы» обнаруживает с другими западнославянскими этнонимами, такими как sorbi, serbi, varnabi (разновидность названия варинов). Вообще западные источники изобилуют «простыми» бессуфиксальными названиями славянских племен:

вагры(waigri), винулы (winuli), руги(rugi), раны(rani), ререги(reregi), ободриты(obodriti), полабы(polabi), ратари(retheri), чехи(bohemi) и т.д..

В научной литературе давно уже высказана мысль о том, что бессуффиксальные этнонимы являются более ранней формой славянских этнонимов. Летописи и хроники XI-XII веков как раз зафиксировали период перехода и параллельного использования обоих типов этнонимов.  Следы параллельного использования двух типов этнонимов мы без труда находим в летописях.

В отношении древлян в Лаврентьевской летописи встречаются выражения «…бъıша ѡбидимъı Древлѧми», «…[а] в Деревлѧхъ  своє(кнѧженьє)…» (ПСРЛ, т.1) . Как видим, этноним стоит в бессуфиксальной форме в творительном и местном падеже. Согласно этому типу склонения в именительном падеже ед. числа должно быть либо Древлѧ, либо Древа, что совпадает с формой Литва.

Точно также в отношении северян мы находим бессуфиксальную форму:

«друзии сѣдоша по Деснѣ и по Сѣли  по Сулѣ  и нарекоша  Сѣверъ» (ПСРЛ, т.1)

Это же относится и к полянам:

«Полем же жившемъ  ѡсобѣ…», «И  по сихъ  братьи  держати почаша родъ ихъ кнѧженьє в Полѧхъ» (ПСРЛ, т.1). Таким образом, в основе летописных этнонимов древлян, полян и северян лежат бессуфиксальные этнонимы Древа, Полѧ и Сѣверъ. Кроме того, что летописи зафиксировали использование двух типов этнонимов в отношении восточнославянских народов, они также отметили и переход финно-угорских этнонимов на суффиксальную форму: «пѣрвии наслѣдници в Новѣгородѣ Словенѣ  и в Пол̑о̑тьскѣ Кривичи .

Ростовѣ  Мерѧне . Бѣлѣѡзерѣ  Весь .Муромѣ Мурома»(ПСРЛ т.2)[11] .

Интересно, что то же самое фиксируют в отношении славян и латинские источники. Адам Бременский в конце XI века в отношении славян использовал как суффиксальный термин Sclav-an-i, так и бессуффиксальный Sclav-i. И он и Гельмольд приводят большое число названий славянских племен как в суффиксальной, так и бессуффиксальной форме.

Таким образом, суффиксальность или бессуффиксальность этнонимов никак не является признаком славянских или неславянских этнонимов.

Теперь рассмотрим этнонимы в летописях с точки зрения использования множественного и единственного числа. Как мы уже видели, в летописи используется в отношении северян также бессуффиксальный термин Сѣверъ: «друзии сѣдоша по Деснѣ и по Сѣли  по Сулѣ  и нарекоша  Сѣверъ» (ПСРЛ, т.1). Это форма именительного падежа единственного числа. Во множественном же числе эта форма дает Сѣвери. Это склонение для существительных мужского рода с основой на *о, *jo. Интересно, что летописцы также дают этот этноним как существительное среднего рода во множественном числе как Сѣвера, а в единственном как Сѣверо. В отношении черемисов Лаврентьевская летопись дает сначала этноним во множественном числе «…Мурома ӕзъıкъ свои и Черемиси свои ӕзъıкъ Моръдва  свои ӕзъıкъ…»(ПСРЛ т.1), а затем через несколько строчек в единственном числе: «се суть инии ӕзъıци . иже дань дають Руси . Чюдь  Мерѧ  Весь Мурома Черемись Моръдва Пермь  Печера Ӕмь  Литва  Зимигола Корсь Норова Либь…» (ПСРЛ т.1)

В Лаврентьевской летописи встречается вариант, когда от суффиксального этнонима на –ичи образуется собирательное существительное в единственном числе, причем в отношении как раз восточных славян:

«иже бѧху в мирѣ Полѧне . и Деревлѧне . [и]  Сѣверъ и Радимичь. и Вѧтичи . и Хрвате».(ПСРЛ т.1)

А вот пример использования множественного числа для этнонима Мерѧ: «се же Ѡлегъ нача городы ставит̑ и оустави дани Словѣнм̑(о) и Кривичемъ и Мерѧмъ» (ПСРЛ т.2).

Таким образом, летописи фиксируют не только становление суффиксальных этнонимов, но и параллельное использование этнонимов во множественном и в единственном числе.

Следовательно, все теории про суффиксальные или бессуффиксальные этнонимы, во множественном или в единственном числе, как признаки «славянскости» или «неславянскости» являются просто домыслами. Это все из области норманнистической схоластики. Единственное что можно констатировать, так это то, что на момент написания летописей названия восточнославянских племен приобрели уже в основном суффиксальную форму, а финно-угров еще нет. Это требует своего рассмотрения, но к установлению этнической принадлежности руси это не имеет никакого отношения.

Теперь перейдем к самому термину «русь». Для начала установим, к какому типу склонения относилось слово «русь». Это легко установить, проследив по летописям, как склонялось слово «русь». 

«приходиша Русь на Цр҃ьгородъ» – именительный падеж, ед.ч.

«поӕша по  собѣ всю Русь» – винительный падеж, ед. ч.

«иже дань дають Руси» - дательный падеж, ед.ч.

«бѣша оу него Варѧзи и Словѣни  и  прочи прозвашасѧ Русью» - творительный падеж, ед. ч.

«токмо Словѣнескъ  ӕзъıкъ в Руси» - местный падеж, ед.ч.

Формы окончаний слова «русь» показывают, что оно склоняется как существительное женского рода с основой на *i. К этому типу склонения относятся существительные мужского и женского рода, оканчивающиеся на –ь. По Русинову[12] это 4-й тип склонения древнерусского языка. Также точно, склонялись существительные кость, плеть и др.

Выпишем все формы склонения:

Единственное число

И. рус-ь

Р. рус-и

Д. рус-и

В. рус-ь

Т. рус-ию(-ью)

М. рус-и

З. рус-и

Множественное число

И. рус-и

Р. рус-ии(-ьи)

Д. рус-ьмъ

В. рус-и

Т. рус-ьми

М. рус-ьхъ

Как видим, в именительном падеже множественного числа «русь» должна записываться как «руси». Окончание -и достаточно типичное окончание для бессуффиксальных славянских и неславянских этнонимов. Оно характерно как для этнонимов в древнерусском языке, так и многих индоевропейских языков, в том числе и латыни.

Соответственно обычной формой множественного числа этнонима «русь» должно быть «руси». Подтверждение этому находим в немногочисленных примерах использования множественного числа  этнонима «русь» летописцами. Так в Ипатьевской летописи под

945 г читаем «и приходѧщии Руси сде да не творѧть бещиньӕ в селѣхъ»(ПСРЛ. т.2);«и ѿходѧщи̑ Руси ѿсюду взимають ѿ нас̑ єжє надоби брашно на путь» (ПСРЛ. т.2);«и ходи Игорь ротѣ . и мужи єго . и єлико поганыӕ Руси . а хрс̑тьӕную Русь водиша въ цр҃квь ст҃го Ильи»( ПСРЛ. т.2). В Лаврентьевской летописи под 1018 годом читаем:

« совокупивъ  Русь  и  Варѧгъı  и  Словѣнѣ  поиде противу Болеславу» . (ПСРЛ т.1) Но в Академическом списке вместо Русь(винительный падеж единственного числа) стоит Руси (винительный падеж множественного числа).

Под 862 годом читаем: «…рѣша Русь Чюдь [и] Словѣни и Кривичи…»(ПСРЛ т.1). Но в Радзивиловском и Академическом списке вместо русь, стоит руси (в именительном падеже множественного числа). Интересно также то, что такой же вариации подвергается и этноним «чюдь» в этом же самом месте. В Хлебниковском списке вместо «чюдь» стоит «чюди». Это показывает, что и для этнонимов финно-угорских племен, которые в древнерусском языке склонялись по четвертому типу склонения обычной формой множественного числа была форма на –и. Никакой разницы от славянских этнонимов не было и использовались обе формы, как множественного так и единственного числа.

Таким образом, в качестве этнонимов могли использоваться собирательные существительные, как во множественном, так и в единственном числе. Причем окончания обоих вариантов этнонимов определялись формами склонения данных существительных.  Для этнонимов руси, чюди, серби, черемиси в единственном числе использовались этнонимы русь, чюдь, сербь, черемись. Для Сѣвери в единственном числе использовался тремин Сѣверъ, для древлян и полян – соответственно в единственном числе должны быть формы Древа и Поля и т.д. Окончания этнонимов в единственном числе определялись просто типом склонения данного существительного в древнерусском языке. Чем было вызвано двойное использование этнонимов в единственном и множественном числе, задача дальнейших исследований. Возможно, это связано с тем, что потребовалось обозначить народ, как единое целое. Возможно, что этнонимы стали связывать с определенной территорией, и  они постепенно стали превращаться в хоронимы. Как, например, «Литва» сейчас означает только хороним, а не этноним. В XI-XII же веках, это, возможно, были еще «этнонимы-хоронимы», которые использовались в обеих качествах.   На такую мысль наталкивает следующий рассказ летописца:

«Дулѣби же живѧху по Бугу кде ннѣ Волынѧне . а Оуличи И Тиверци сѣдѧху по Бугу . и по Днѣпру и при(при)сѣдѧху къ Дунаєви . и бѣ множтво ихъ . сѣдѧху бо по Бугу . и по Днепру . ѡли до морѧ и суть городи ихъ и до сего дне . да то сѧ зовѧху ѿ Грѣкъ Великаӕ Скуфь» (ПСРЛ. т.2). 

Как видим, то, что греки причерноморские степи и населяющие их народы называли «Великая Скифия», летописец передает термином Великая Скифь, и явно этот термин служит в качестве хоронима. Это показывает, что в древнерусском языке название страны, как единого целого можно было образовать от этнонима во множественном числе, путем использования его в единственном числе. Точно такой же принцип используется в отношении Бактрии. «Симови  Перьсида . Ватрь доже  и до Инъдикиӕ»(ПСРЛ.т2). Подтверждение этому мы находим и в сохранившийся до сих пор названии области Волынь. Но, возможно первоначально, этот термин был бессуффиксальным этнонимом для волынян. Возможно, тот же этноним отобразился в городе южнобалтийских славян Волин (Wolin).

Термин Русь в летописи используется и как название страны и как название народа.   

 «Русь» в основном используется только в единственном числе. Но это во многом объясняется тем, что в греческих источниках, которыми пользовались летописцы, слово «рос» было несклоняемой формой в единственном числе. Кроме того, «русь» довольно часто встречается как название страны, что уже подразумевало использование формы в единственном числе.

Тремин «русь» передается в латинских хрониках как Ruzzi/Rusci/Russi в именительном падеже множественного числа и собственно этим латинским словам соответствует строго термин «руси». Я уже приводил цитаты из Адама Бременского(конец XI века), который в отношении Руси, как народа использует термин Ruzzi( в отношении страны он использует термин Ruzzia). Наиболее же ранним документом содержащим этот этноним является Баварский географ(середина IX века), где также используется термин Ruzzi. Кроме термина Ruzzi, который использовался исключительно в отношении славян и никогда в отношении скандинавов, существуют и другие похожие этнонимы относящиеся к западным славянам. Так Адам Бременский упоминает племя Leubuzzi – Любуси(Любусы), которое обычно переводится на русский с суффиксальным преобразованием –ан (Любушане). Адам Бременский как раз зафиксир… Продолжение »